«Спартак» – наше всё. Откровения кумира красно-белых - Егор Титов

Если бы снимали фильм, не важно кто и не важно о чем, и включили бы туда сцену «Спартак» в вагоне метро», она бы стала самой колоритной. Григорьич, как учитель, везущий своих учеников-школьников, кричит: «Все здесь? Никто не потерялся?» Представьте следующий кадр: вот сидит какой-то дедушка, а вот Родригес, вот девушка, а рядом Ковач. У людей, которые заходили в наш последний вагон, глаза чуть ли не вылезали из орбит. А потом, когда разлетелась весть, что в этом последнем вагоне едет «Спартак», метрополитен встал на уши. Меня настолько захватило все это действо, что я начал делать снимки на телефон. Единственное – было тяжело выдержать жару. В теплых куртках, с сумками, в этой давке – пот лил ручьем. В вагоне фанаты выстраивались в очередь обниматься, целоваться, брать автографы. Воцарился хаос. Нас напутствовали абсолютно все. В те минуты мы и впрямь были народной командой. Самой народной в мире! Как бы то ни было, на игру мы успели, только вот переключиться на нее после поездки не все из нас сумели сразу, а итальянцы таких вещей не прощают.

Впрочем, в 1997 году с нами приключился еще более забавный случай, в который сегодня даже я сам с трудом верю. Пробок тогда не было, от Тарасовки до Черкизова, где мы проводили домашние матчи, добирались минут за двадцать пять. На стадионе оказывались за час до стартового свистка. Изучали состояние газона, переодевались и прямо в игровой форме шли на разминку. Двадцать минут разминались, затем собирались у скамейки запасных, на весу умывались из бутылок, оглядывали внешний вид друг друга и под звуки марша Блантера возвращались на поле для построения.

И вот однажды, выйдя из автобуса, вдруг обнаружили, что забыли форму. У нас матч через пятьдесят пять минут, а играть не в чем. Сапожника Славу Зинченко отправили в Тарасовку восполнять потерю. Менеджер Александр Хаджи для подстраховки у директора стадиона раздобыл шестнадцать комплектов локомотивской формы, без эмблем и без фамилий на спине (тогда их еще не писали). Решили, что если Славка не примчится за пять минут до начала, облачимся во «вражескую шкуру».

Сидим в раздевалке, ждем. Без двадцати – Славы нет. Без пятнадцати – Славы нет. Без десяти – Славы нет. Надевать чужую форму совсем не хочется. И вот без восьми минут влетает наш спаситель. Мы за минуту влезли в родные одежки, пару минут потрусили на поле в виде разминки и… тот матч убедительно выиграли.

Сегодня все иначе. Наш нынешний администратор Алексей Терентьев заранее, с самого утра, раскладывает экипировку в раздевалке по нашим креслам. На гостевых стадионах мы садимся как бог на душу положит, и Леха умудряется «предугадывать» наши намерения. Я даже полюбопытствовал, как это ему удается. Оказывается, за день до матча, на предматчевой разминке, он записывает, кто на каком месте переодевался, и под эту схему подстраивается. Вообще это безумно красиво: ты заходишь в раздевалку, а она как живая. Она говорит с тобой и заставляет восхищаться ее красотой. Наглаженные с иголочки футболки с номерами ждут, когда мы их наденем. Рядом с трусами и гетрами – поддевочные майки. На сиденьях – программки. Чистота абсолютнейшая. На столиках чай, вода, лимоны, сахар. Тут же – медицинские принадлежности. Каждый предмет дышит грядущей битвой. Он помогает тебе.

Я пропитываюсь этой атмосферой, затем беру программку к матчу и, как и все, иду на поле для ознакомления. Состояние газона для меня необычайно важно – если поляна вязкая, значит, нужно надевать бутсы с шестью шипами. У меня они с детства вызывают ужас. Любопытно, но даже в «Лужниках» все исследуют газон. Казалось бы, зачем? Ведь он искусственный, секретов в нем не осталось. Но это привычка. Да и потом вот уже много лет мы приезжаем на стадион за полтора часа (на всякий пожарный). И получается, что почти целый час ты ничем не занимаешься. А поскольку ждать я не умею, то это «дуракаваляние» превращается для меня в серьезную проверку на прочность.

Шаркаю ногами по траве, рассматриваю пустые трибуны, общаюсь с соперниками (знакомые-то есть везде). У некоторых стрелки скачут вне логики, человеку пять минут кажутся то вечностью, то секундой. Я же время всегда чувствую одинаково, с той лишь разницей, что иногда оно бывает и не в тягость. Обычно это происходит тогда, когда уже стемнело. Свет прожекторов действует на меня торжественно. Кажется, что центр Вселенной именно здесь. Днем твой взгляд может улететь за пределы стадиона, и ощущение значимости растворится, поэтому я больше люблю играть вечером.

* * *

Проведя рекогносцировку, отправляемся переодеваться, после чего каждый приступает к индивидуальной разминке. В «Лужниках» наши места стабильные. Я восседаю у окна. Рядом – Калина, дальше – Павлик. Пацаны они общительные, веселые, но здесь уже никаких разговоров нет. И улыбок нет. Если из молодых или легионеров кто-то позволяет себе лишнего, ему быстро дают понять, чтобы не мешал другим концентрироваться. Тренеры лишь несколько минут стоят в уголочке, наблюдая за нами. Владимир Григорьевич был самым активным наставником. Он выбирал себе пятачок и перемещался по нему взад-вперед. Олег Иванович был самым незаметным. В эти пять-десять минут он, с его-то харизмой, умудрялся не притягивать к себе внимания. Смотрел и то как-то украдкой и очень быстро составлял представление о том, как сыграет команда. Даже если видел, что мы не в лучшем психологическом состоянии, все равно ничего не передергивал – доверял своему изначальному выбору. Ни один из спартаковских тренеров не находился в раздевалке от и до. Футболистов нужно оставить наедине с самими собой, чтобы ничей авторитет на них не давил.

Наиболее значимые люди в раздевалке – массажисты. Бедолаги трудятся в поте лица, за полчаса успевая промассировать 11–16 человек. Каждый из игроков разминается индивидуально. Мойзес чуть ли не гимнастику по системе йоги делал. Дольше всех на моем веку готовился Макс Левицкий. Помимо физических упражнений он выполнял аутогенные. Смотрелся в зеркало, бил себя по щекам, обзывал последними словами. Ему важно было разозлиться. Димка же Хлестов, наоборот, поражал своим миролюбием, граничащим с равнодушием. Переоденется, сядет и сидит. В лучшем случае в руках теребит пластырь, в худшем – дремлет. На поле уже пора выходить, а у него все такой же отсутствующий вид. Матч начинается – он вне конкуренции! Для меня такие метаморфозы до сих пор остаются загадкой.

Как бы активно я ни разминался, время все равно тянется долго. Вот я его и пытаюсь обмануть. Очень медленно натягиваю гетры. Очень медленно завязываю бутсы. Очень медленно причесываюсь… Это раньше было не принято вертеться перед зеркалом; сунул руку под воду, провел по волосам, и все. Сегодня же многие используют муссы, лаки, минут пять-семь на наведение красоты тратят. И это абсолютно нормально. На нас же смотрят миллионы, мы тоже хотим выглядеть достойно. Самый модный в этом деле, конечно же, Иранек. Неслучайно несколько лет его подругой была известная чешская модель. Мартин и сам как модель. У него на теле порядка девяти татуировок, в одном ухе четыре серьги, в другом вроде две. Плюс всякие веревочки, браслетики. Иранек любит стильно одеваться и экспериментировать с волосами. По количеству моделей причесок за время выступлений он давно обогнал Бекхэма. У Марти даже зеленый ирокез был. Мне импонирует то, что Иранек в открытую, с удовольствием ухаживает за своей внешностью и не стесняется своих ноу-хау. Ему наплевать, кто чего о нем подумает. Мартин уверен в себе потрясающе!